полную громкость. Впереди она увидела груду обломков, над которой еще курился дым, — вполне привычный вид проловской улицы, куда постоянно падают ракеты и бомбы… но, подойдя ближе и как следует приглядевшись, Джулия замерла как вкопанная. Перед ней были не завалы, оставшиеся после бомбежки. Это был вертолет — настоящий военный вертолет, разбившийся посреди улицы. Две лопасти сорвало со ступицы винта, над покореженным хвостом поднимался тонкий черный дымок. Стекло кабины разлетелось вдребезги, но внутри не оказалось никого: ни мертвых, ни живых. Экипаж, по всей видимости, либо сбежал, либо был извлечен.

Теперь тишина сделалась по-настоящему страшной. Джулия подумала о том, чтобы повернуть назад, но когда оглянулась через плечо, ей на глаза попалась какая-то колышущаяся фигура. Та находилась ниже по узкому переулку, в котором из мостовой, превратившейся в грязевой канал, были выломаны все булыжники. Над всем этим кто-то натянул бельевые веревки от дома к дому напротив. Среди облепленных грязью руин простыни сверкали ослепительной белизной. Джулии привиделись лавка Уикса и соседка-прачка, а потом на нее накатила странная ностальгия: как будто это было счастливое время; как будто она хотела его вернуть.

Следом за этими мыслями пришли другие, и Джулия с осторожностью рискнула пройти вперед по переулку. Она прислушивалась ко всему происходящему вокруг. Ничто не шелохнулось. Даже ветер утих, и белье лишь вяло шевелилось на коротких веревках. Ее так и тянуло в полный голос спросить, есть ли тут кто живой, но она передумала. Пусть уж лучше ее застукает какой-нибудь разгневанный домовладелец — это будет наименьшее из зол. Она ступила башмаком в грязь и стала крадучись пробираться вперед.

Морось не унималась, и белье, конечно же, было мокрым от дождя. Предположительно, его развесили в солнечный день, а потом семейство, вынужденное спасаться бегством, о нем забыло. На веревке Джулия выбрала длинную черную юбку и серую рубашку с пуговичками спереди.

Чтобы переодеться на месте, пришлось бы ступать босыми ногами в грязь, которая, судя по запаху, естественным образом вбирала в себя содержимое ночных горшков. Поэтому Джулия вернулась на улицу и полностью разделась там, где на нее смотрели окна всех домов, а над головой продолжал витать тонкий дымок от крушения вертолета. Находясь обнаженной на открытом воздухе, она всегда испытывала возбуждение, которое сейчас лишь усугублялось страхом и непривычностью обстановки. Джулия с минуту постояла голышом, всем телом ощущая морось, а когда проводила пальцами по гусиной коже возле плеч, вызывала упоительную дрожь и нащупывала неглубокие шрамы на животе и груди. Она пока что оставалась собой. Она была жива.

Еще не одевшись, Джулия воспользовалась случаем и присела пописать. До ее слуха вновь донеслась ружейная стрельба. Она гремела где-то вдалеке, но все равно поток мочи превратился в жалкую, перепуганную струйку. Посмеявшись над собой, Джулия впервые обратилась к своему ребенку вслух:

— Не переживай. Мамочка не всегда будет такой трусихой.

Юбка сидела плохо, впивалась в живот и не давала застегнуть последний крючок. Мокрая рубаха, как назло, оказалась страшно холодной, хотя понятно было, что она согреется от тела. Джулии пришло в голову поискать в домах пальто, но вряд ли кто-нибудь оставил бы такую ценную вещь. Как бы то ни было, в этот миг изменился ветер, который принес звук голосов — множества одновременных голосов. Она сунула ноги в ботинки и быстро затянула шнурки, дрожа от холода и нервов.

Сумку для инструментов, какую вполне могла носить пролка, Джулия решила захватить с собой. Комбинезон свернула в узел вместе с кушаком и значком, чтобы оставить на низкой садовой стене: глядишь — и пригодится какой-нибудь Гарриет. Собравшись уходить, она заметила трепещущий на ветке листок бумаги, огляделась и поняла, что такие же листки во множестве белеют по всей улице. Она с любопытством сорвала с ветки ближайший и прочла:

Зачем погибать за партию?

Борясь и погибая за партию, вы поколениями приносите себя в жертву на алтарь злостной лжи. На фоне бесконечных и беспричинных войн вы видите, как ваших родных — детей, родителей, дедов — бьют, истязают, морят голодом в темницах тирана, бессмысленно разрывают на куски. Всю свою жизнь вы трудитесь на благо чужого человека, приумножая его богатства; вас кормят крошками и одевают в рубище, чтобы угнетатель-партиец мог купаться в порочной роскоши, предаваясь злосексу и сваливая вину на вас, честных людей, которым предъявляют ложные обвинения. Каждый англичанин, отдающий жизнь за партию, становится потерей не только для своей страны; он становится потерей для общего дела порядочности…

Далее в плотном печатном массиве все шло в том же духе до самого низа страницы, где более крупным шрифтом значилось: «Послание Братства свободных людей». Джулия слишком нервничала, чтобы дочитывать до конца, а потому сложила листок и убрала в карман. Затем она двинулась дальше, придерживаясь, насколько позволяли извилистые улицы, южного направления. Она все яснее сознавала, что гомон толпы раздается где-то впереди, с каждым шагом становясь более четким и слитным. При этом в нем не было тревоги, не звучало и грома схватки. Наверное, было бы не так уж плохо повстречать других людей, особенно теперь, когда она отделалась от изобличающего ее комбинезона. С этими мыслями Джулия зашагала на гомон и вышла на более широкую улицу, где у железнодорожного вокзала собралась многосотенная толпа, состоявшая, судя по виду, из пролов. Вход охраняли мужчины с винтовками, что само по себе было обычным делом: любые вокзалы и станции зачастую спонтанно превращались в контрольно-пропускные пункты. Необычным, даже из ряда вон выходящим сейчас казалось другое: эти мужчины не были одеты в форму. По сути, с виду они не отличались от пролов. Большинство вышло в серых рубашках, очень похожих на ту, что совсем недавно своровала Джулия. На одном было какое-то нелепое подобие кителя, истрепанного и засаленного, с высоким угловатым воротником.

От вида пролов с винтовками у Джулии возникло странное чувство. Как будто она увидела собаку с зажатой в лапе авторучкой. Это зрелище несло в себе радость, но то была радость абсурда, скрывавшая страх. Где-то совсем рядом прогремел ружейный выстрел, и Джулия вздрогнула. Люди в толпе тоже переполошились и стали озираться. Охраняющие вокзал мужчины что-то выкрикивали. А затем, когда прогремел еще один выстрел, все пролы разразились смехом и аплодисментами.

Джулия продвигалась по краю толпы, не отваживаясь проникнуть вглубь. Она запоздало вспомнила, что обута в партийные башмаки, которые по-прежнему ее выдавали. Но вроде как никто не возражал против ее присутствия, а женщина, с которой она встретилась взглядом, улыбнулась. Джулия рискнула улыбнуться в ответ — здесь можно было